Виталий Кабаков
Mar. 2nd, 2008 10:15 pm1983 год.
Так привилась привычка слова понимать лишь на слух
Так сводилось на нет преимущество письменной речи
Из послушных рабов воспитали доверчивых слуг
По ночам из буфета хозяйский ворующих кетчуп
СРЕДЬ СТРАСТОТЕРПИЯ КАЗАНСКОГО ВОКЗАЛА
МЕЖ ДВУХ ОЧЕРЕДЕЙ – ОДНОЙ К ТРИДЦАТОЙ,
Другой – к тридцать четвертой кассе брони,
Сидит старуха, по полу раскинув
Худые ноги в волосах седых,
В сочащихся сукровицею ранках,
В обрюзгших венах и мужских сандалиях,
Причем одна с оторванной подошвой,
Другая грубо шита красной нитью.
Две очереди заняты одним:
Как вытолкать младую азиатку,
Которая как героиня-мать
Имеет узаконенное право
На обилечиванье внеочередное.
Так, без полов, без наций, без чинов,
Без возраста толпится злость людская;
О Боже, только б вырваться, уехать,
Покинуть всесоюзный гастроном,
Державный град,
Столицу полумира!
Старуха смотрит прямо пред собою,
Ее глаза недвижные синеют
Забытою, ненужной синевой.
Над ней, над капищем Казанского вокзала
Лениво кружатся раскормленные птицы,
Которым небом служит потолок.
Меж тем, мать-героиню победив,
Две очереди, обтекая бабку,
Стоят несокрушимо и недвижно.
Се – третий Рим,
Четвертому не быти.
Так привилась привычка слова понимать лишь на слух
Так сводилось на нет преимущество письменной речи
Из послушных рабов воспитали доверчивых слуг
По ночам из буфета хозяйский ворующих кетчуп
СРЕДЬ СТРАСТОТЕРПИЯ КАЗАНСКОГО ВОКЗАЛА
МЕЖ ДВУХ ОЧЕРЕДЕЙ – ОДНОЙ К ТРИДЦАТОЙ,
Другой – к тридцать четвертой кассе брони,
Сидит старуха, по полу раскинув
Худые ноги в волосах седых,
В сочащихся сукровицею ранках,
В обрюзгших венах и мужских сандалиях,
Причем одна с оторванной подошвой,
Другая грубо шита красной нитью.
Две очереди заняты одним:
Как вытолкать младую азиатку,
Которая как героиня-мать
Имеет узаконенное право
На обилечиванье внеочередное.
Так, без полов, без наций, без чинов,
Без возраста толпится злость людская;
О Боже, только б вырваться, уехать,
Покинуть всесоюзный гастроном,
Державный град,
Столицу полумира!
Старуха смотрит прямо пред собою,
Ее глаза недвижные синеют
Забытою, ненужной синевой.
Над ней, над капищем Казанского вокзала
Лениво кружатся раскормленные птицы,
Которым небом служит потолок.
Меж тем, мать-героиню победив,
Две очереди, обтекая бабку,
Стоят несокрушимо и недвижно.
Се – третий Рим,
Четвертому не быти.